Страница др. Виктора Кригера

Возвращаясь к несостоявшемуся немецкому герою
 

Возвращаяь к общей теме «Российские (советские) немцы в годы войны», хотел бы остановиться на некоторых важных с моей точки зрения моментах. По моему глубокому убеждению, не разобравшись в данном вопросе, невозможно до конца получить объективную картину как военного, так и послевоенного времени в СССР.

Взять хотя бы следующее ФУНДАМЕНТАЛЬНОЕ противоречие: Почему, несмотря на официальный расизм и рассмотрение славянских и др. народов как «Untermenschen», все же имелись в составе вермахта вспомогательные и фронтовые подразделения, укомплектованные из русских, украинцев, татар (крымских и казанских) и др., казачьи части, не говоря уже об эстонских или латышских подразделениях? Т.е. которые комплектовались из народов той страны, с которой Германия и ее союзники вели военные действия. А в советской армии, основанной – как и советского общества в целом – официально на интернационализме и классовом подходе, не было не только воинских частей, состоявших из немцев, финнов или болгар, но и военнослужащие этих национальностей, прежде всего немцы, изымались и направлялись в лагеря принудительного труда, в том числе и сотни офицеров. Хотя по логике в первую очередь именно в советской армии должны были быть образованы – в том числе и с пропагандистскими целями – батальоны, полки или даже дивизии, к примеру, из поволжских немцев, которые уже столетиями проживавших в России и после 1917 в СССР и были такими же коренными гражданами как якуты или чуваши. Воинских частей, «усиленных», в случае необходимости, как русскими/украинскими командирами и политруками, так и германскими эмигрантами - коммунистами и антифашистами, многие из которых имели опыт войны или прошли военную-диверсионную подготовку (Первая Мировая Война, Испания, обучение по линии Коминтерна...). А позднее с привлечением добровольцев из пленных солдат и офицеров вермахта.

Но если бы и посчитали невозможным использовать военнослужащих немецкой или финской национальности на западном театре военных действий, то можно было бы их стационировать, к примеру, на Дальнем Востоке (против японцев), в Иране (ограниченный воинский контингент, начиная с августа 1941) или в Закавказском военном округе.

С другой стороны, десятки тысяч русских эмигрантов проживало на территории Германии к 1941 г., многие из них не были гражданами рейха, но, насколько мне известно, массовых депортаций их, в том числе из Берлина, вплоть до конца войны не проводилось. Потомки жителей русской деревеньки Александровка, что возле Потсдама, так же не были депортированы, как и лужицкие сорбы и поляки, проживавшие в рейхе в границах 1937 г. Сотни тысяч поляков, начиная с  1870-х гг., мигрировали в рурский индустриальный район, на шахты и металлургические заводы, это были т.н. „Ruhrpolen“. Их следы заметны еще в фамилих некоторых игроков таких футбольных команд как Schalke 04 (в 1910 г. в Гельзенкирхене доля поляков составляла около 9%). По отношению к таким немецким гражданам польского и сорбского происхождения проводилась жесткая политика германизации, но конфискаций имущества или массовых преследований не было, рекруты на равных с «истинными» немцами призывались в вермахт, люфтваффе и кригсмарине.

Или о НАЦИОНАЛЬНОЙ ВОЙНЕ и положение при этом немецких сограждан. По моему, переход официально начался с речи Сталина 3. июля 1941 г. А потом была причудливая смесь интернационалистической риторики/действий с патриотическими, национальными и ксенофобными. В один временной период перевешивала первая часть, в другой- вторая. Следующими вехами были, пожалуй, всеславянский антифашистский митинг в Москве 10-11 августа и антифашистский митинг еврейской общественности от 24. августа 1941. Исключение российских немцев из числа советских народов маркировал значительный крен в сторону национальной войны. Любопытно, что среди лозунгов ЦК ВКП(б) к 24. годовщине Окт. Революции был еще следующий: „7. Привет германскому народу, стонущему под игом гитлеровских черносотенных банд – пожелаем ему победы над кровавым Гитлером!“ (Правда, № 302 от 31.10.41). В последующем аналогичные лозунги больше не появлялись. Тяжелое положение на фронтах привело помимо всего прочего к еще большему усилению национальной составляющей в пропаганде и в текущей политике государства. Завершением этого перехода можно считать приказ главы ГлавПУРа Мехлиса от 10. декабря 1941 о замене слогана "Пролетарии всех стран, соединяйтесь" на "Смерть немецким оккупантам" во всех армейских и фронтовых газетах (но не в пропагандистских изданиях, направленных на врага). По его словам, первый лозунг "дезориентировал" красноармейцев.

Определенный оптимизм после разгрома гитлеровских войск под Москвой позволил Сталину высказать 23. февраля 1942 г. столь часто цитируемую фразу: «Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское – остаётся», которая еще раз демонстрирует нам советского лидера как выдающегося пропагандиста. Но ситуация к лету этого же года обострилась настолько, что в тот период времени однозначно превалировала национальная, пожалуй даже ксенофобная составляющая. Официально оставался пролетарский интернационализм, а «озвучить» нужный поворот выпало известному публицисту, выразившему эту потребность броским лозунгом «Убей немца» (статьи «Убей»//Красная звезда, 24.07.42 или «Жить одним»//Правда, 21.08.42, а так же соответствующими плакатами, произведениями литературы, кино и пр.) К середине 1943 г. накал антинемецкой истерии несколько снизился, что и отразилось, к примеру, в создании 12 - 13 июля национального комитета "Свободная Германия". Завершение же активной фазы национальной войны можно, пожалуй отнести к моменту выхода в апреле 1945 г. статьи Александрова насчет упрощений отдельных товарищей (Правда, 14 апреля 1945).

Между прочим, весьма интересен вопрос, смогло бы появиться это словосочетание «Убей немца» (а не «Убей захватчика» или «Убей фашиста/гитлеровца» или, наконец, «Убей немца-захватчика»), существуй автономная республика немцев Поволжья? Скорее всего, нет. Пожилые люди и оставшиеся в живых узники трудовых лагерей до сих пор с дрожью вспоминают роль этого людоедского лозунга в резко ухудшевшимся отношении к ним как со стороны лагерного начальства, ВОХРовцев, так и гражданского населения, и без того взвинченного тяготами военного времени и гибелью близких на фронте. Малейшие сомнения в его правильности и необходимости, даже со стороны самых правоверных сталинистов и членов «трудармейских» партячеек, немедленно влекли за собой респрессивные меры со стороны органов госбезопасности. Неслучайно в это же время прокатилась волна уголовных дел на мобнемцев, что особенно видно на примере активной деятельности оперчекистского отдела такого крупнейшего лагеря как Челябметаллургстрой НКВД СССР.

Тем не менее равенство народов СССР перед законом, уголовное преследование за факты оскорблений, ущемления национальных прав и пр. никто официально не отменял. Но в реальности эти конституционные нормы играли чисто декларативную роль, а фактическим, но секретным законотворчеством занимались Государственный Комитет Обороны, Совет Народных Комиссаров и отдельные наркоматы. Определенные реверансы в сторону «германского народа» в начале 1942 г. отнюдь не привели к улучшению или даже восстановлению статуса российских немцев. Более того, в январе и феврале этого же года все работоспособные мужчины нем. национальности были мобилизованы и направлены в трудовые лагеря с условием содержания там по нормам ГУЛАГа (хотя в лагерной статистике не учитывались), а в октябре 1942 г. были так же мобилизованы подростки, старшие мужские возраста и женщины. По моим расчетам, мобилизационный потенциал росс. немцев был весьма значителен: из общей численности в 1.120.000 чел. на конец первого военного года (более трехсот тысяч немецев оказались под оккупацией), через военкоматы к 1944 г. было призвано не менее 350.000 человек.

За пределами внимания историков до сих пор остается уникальный факт не только российско-советской, но и, пожалуй, европейской военной истории новейшего времени. Речь идет о массовой мобилизации женщин и об уголовном наказании за уклонение от такого рода рекрутирования. Постановлением ГКО № 2383 от 7. октября 1942 г. «О дополнительной мобилизации немцев для народного хозяйства СССР» давалось указание о призыве через райвоенкоматы (!) женщин-немок в возрасте от 16 до 45 лет включительно с направлением в составе военизированных подразделений на предприятия и стройки страны. Освобождались только те, кто был беремен или имел детей до 3-х лет, а в исключительных случаях и женщины с 3 и более детьми, если отсутствовали родственники. Оставшиеся без родителей дети (мужчины были направлены в трудовые лагеря ранее) передавались на попечение оставшимся членам семьи, а без таковых – передавались в детские дома, предлагались окружающему населению на воспитание/содержание. Проведение этой акции возлагалось на Народный Комиссариат Обороны, НКВД с привлечением местных органов власти.

Не менее интересен послевоенный период. На первый взгляд – ТЕАТР АБСУРДА. Вчерашние смертельные враги, с оружием в руках воевавшие и в немалом числе побывавшие в советском плену и пр., становятся в виде ГДР официальными друзьями, даже боевыми соратниками – вспомним Чехословакию, 1968 г. -  в общем, духовно и идеологически близкими. Все это сопровождалось трескучими фразами о первом в мире социалистическое государство на немецкой земле, многочисленными публикациями, позитивными фильмами и кинохроникой о братском ГДР-ском народце; существовали сотни клубов «Фройндшафт», переписка с юными тельмановцами... Поэтому сотни тысяч восточных немцев, посещая или учась/работая в СССР, не чувствовали себя здесь дискомфортно. С ними советские люди вели себя корректно, места в вузы и в аспирантуры предоставляли без проблем, фашистами не обзывали – за глаза, может быть, и то вряд ли. Почему случилось такое чудо, что советские люди смогли простить, подавить в себе естественное чувство неприязни к бывшим врагам, к тем, кто еще сам в составе германской армии нарушил мирную жизнь в многонациональном СССР? И хорошо относиться к деткам и внукам бывших захватчиков?

Свои же российские немцы, ни в чем не повинные, содержатся до 1955 г. как граждане второго сорта под спецкомендатурой; им открыто выражается политическое недоверие. Хотя еще в 1944-46 гг. процесс над бывшим руководством АССР Немцев Поволжья (Председатель СНК А. Гекман, 3. секретарь Немобкома Г. Корбмахер, министры финансов и сельского хозяйства, другие функционеры) показал полную беспочвенность обвинений в предательстве, связях с Германией, отсутствие диверсантов и пр. При том, что следствие длилось более двух лет, его три раза начинали по новой, последний раз это дело было поручено Следственной части по особо важным делам при НКГБ СССР, сам Влодзимирский курировал его. Но пришлось немецких руководителей фактически оправдать: обвиняемым дали по 4 (!) года только за антисоветскую пропаганду, а в конце 1950-х гг., еще раз все тщательно проверив, реабилитировали их полностью. Но об этом, как и о сотнях других сфальсифицированных процессах, не произносится ни слова, Немреспублику не восстанавливают ни в 1957 г., ни в 1964, ни позже.

Самым негативным образом сказывается на российских немцах тяжелое МОРАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ДАВЛЕНИЕ как на представителей нации, развязавшей войну против Советского Союза. С теле- и киноэкранов, со страниц книг, газет и журналов, на официальных мероприятиях и многочисленных встречах с ветеранами войны, в личных контактах выкристаллизовывался в основном негативный образ Германии и немцев. Этот психологический дискомфорт усиливался вследствии информационной блокады в отношении истории и культуры «советских» немцев; их юридическая и политическая реабилитация последовательно замалчивалась. Если, к примеру в предвоенный период были опубликованы сотни научных книг и статей на русском языке только о поволжских немцах, то за последующие почти 50 лет – 1 (одна) статья!!! Бывший Центральный госуд. архив АССР Немцев Поволжья до конца 1980-х гг. был закрыт и для исследователей, и для краеведов. Его переименовали в Энгельский филиал ГА Саратовской обл., но ни в одном справочнике он не упоминался. Спрашивается, почему такая скрытность в вопросах истории двухмиллионного, между прочим, народа? Указ Президиума Верховного Совета СССР от 29 августа 1964, по которому немцы были политически реабилитированы, не был опубликован в широкой печати; даже в узкоспециализированных научных исследованиях его предпочитали не упоминать. Неудивительно, что именно на «своих» немцев обществом перекладывалась часть вины за совершенные гитлеровской Германией преступления в отношении советских народов. Но в чем же был смысл такой весьма селективной политики, продолжавшейся без малого почти полстолетия и принесшей столько горя «советским гражданам немецкой национальности?»

© Виктор Кригер, 2005